Издревле на Руси поэтов почитали за пророков из-за их необъяснимой способности предвидеть будущее. Часто им приписывали то, чего они не совершали, от чего были далеки, о чём не думали. И хотя в обычной жизни поэты нередко попадали в нелепые, странные или курьёзные ситуации, их жизнь и творчество были окутаны какими-то мистическими тайнами, догадками и домыслами.
Поэты уходили в мир иной вместе со своей правдой жизни, оставляя после себя бессмертные произведения – стихотворения. Потомки пытались анализировать их с точки зрения истории, политики, экономики, личной жизни и взглядов поэтов. Делались привязки к друзьям, направлениям литературной мысли, манере изложения, степени раскрытия художественных образов…
Каждое поколение реагировало на плоды творческой мысли по-своему, но…
Истинно талантливые произведения не оставляли равнодушным никого. Потому что ценность стихотворения заключается не в ямбах и хореях, не в стилистических фигурах, не в поэтической фонетике, а в оставленном после прочтения впечатлении и результате – желании творить. Как сказано у И. Северянина:
Мои стихи – туманный сон.
Он оставляет впечатление.
Пусть даже мне неясен он, –
Он пробуждает вдохновение…
Вот таким, оставляющим впечатление, является стихотворение Сергея Гумилёва «Шестое чувство». Написанное в 1920 году, оно впервые было напечатано через год в сборнике «Огненный столп» – в последний, тридцать пятый, год жизни Гумилёва.
В первой строфе (куплете) стихотворения говорится о благах обычной земной жизни – пище, питье, удовольствии. О том, что это всё – замечательно, нужно, хорошо и привычно…
Но вторая строфа рисует совершенно иную, более прекрасную, картину – «розовая заря, холодеющие небеса, тишина и неземной покой, бессмертные стихи». Недоступная, неосязаемая, величавая красота! Впечатлённый Гумилёв дважды вопрошает: что же нам делать с этой красотой?
Ведь её (третья строфа) не съешь как пищу, не выпьешь как вино, не обнимешь и не поцелуешь как любимого человека. Она близка и далека одновременно. Она – мгновенна. И человек, ломая руки от бессилия остановить мгновенье, вынужденно проходит мимо. Кем или чем вынужден? Суетой, своими желаниями, внешними обстоятельствами. Неумолимыми судьями словно вынесен приговор: «…опять осуждены идти всё мимо, мимо».
Четвёртая и пятая строфы – великолепно обрисованные художественно, тонкие, яркие образы-сравнения. Гумилёв сравнивает тоску по прекрасному и далёкому с томящим желанием: таинственным желанием, которым мучится мальчик, наблюдая за купанием девиц.
Помыслы его чисты, он не познал любви плотской. Мальчик просто смотрит на красоту (естественную, природную) и созерцание её порождает в нём нечто новое, покрытое пологом тайны. Или неоднозначное сравнение: скользкая тварь, почуявшая на плечах «ещё не появившиеся крылья», ревущая от бессилья… От того, что мерзкая и всеми презираемая, она могла бы летать – от прикоснувшейся к ней мечты.
Эпилог размышлений – шестая строфа. Гумилёв спрашивает у Господа – «…скоро ли»? Что скоро? Прекратятся мучения, длящиеся из века в век? Или «под скальпелем природы и искусства» родится то самое «шестое чувство», которое поможет уловить и ощутить мгновенную красоту? Вопрос и ответ на него. И в обеих ипостасях – Николай Гумилёв.
От хорошего дерева и плод – хороший. Достойные плоды оставил после себя Николай Сергеевич Гумилёв. Путешественник и учёный – он прочувствовал кожей жаркий воздух Африки, запах опасности и смерти. Создатель нового – он создал целое литературное направление – акмеизм. Лидер – за ним тянулась молодёжь. Литературный критик – он смог по-новому оценить ранее изданное. Переводчик – Гумилёв владел несколькими языками.
Защитник Отечества – он участвовал в Первой мировой войне. Но, несмотря на многочисленные подвиги и заслуги, Николай Гумилёв для нынешних и грядущих поколений навсегда остался рыцарем и вечным романтиком – неординарным поэтом Серебряного века.